Формирование «среднего класса» провозглашено правящей элитой России в качестве одного из стратегических направлений развития и ключевым моментом модернизации. В данном случае политики не открывают ничего нового: «средний класс» уже проявил себя во всех развитых индустриальных странах как ключевое звено социального организма, придающее ему необходимую гибкость и стабильность, цементирующее его социальную структуру и создающее высокий уровень социальной ответственности.
Последний аргумент наиболее важен в контексте перемен и разломов времени, поглотившего «старые» социальные группы, приведшего к шоку невиданной маргинализации рабочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции, кризису власти и управления. Передел собственности приводит к вопросу о том, кто всем этим распоряжается – конкретные люди или некая безликая, анонимная и распыленная сила? Современный этап развития российского общества показывает кардинальные изменения в ее социальной структуре, углубление процессов дифференциации по групповому, классовому и национальному признаку. Между отдельными социальными группами, обществом, группами власти и группами богатства существуют жесточайшие формы отчуждения.
Общество потребления не может вернуть человеку чувство значимости и самоуважения, уводит его в иллюзорную реальность и поощряет благосостояние как таковое с призрачными шансами на выживание.
«Средний класс сегодня – это сложный конгломерат составляющих его социально-профессиональных групп, субъекты которых привыкли действовать индивидуально, не осознают пока общности своих интересов и зачастую не только не идентифицируют себя с группой, но и не чувствуют себя представителями среднего класса. Во многом это связано с преобладанием в медиапространстве «западного» образа среднего класса с его высоким уровнем жизни, который соответствует скорее высшему слою и который для многих недоступен. Наличие непротиворечивых, однозначных образов среднего класса (предпринимателя, менеджера и профессионала), с которыми индивид мог бы себя идентифицировать, является важным элементом формирования средних слоев в социальной структуре России» [5, с. 122].
Органы власти, политические институты, отдельные политические лидеры в настоящее время не соответствуют требованиям времени. Их формирование осуществляется не в едином социокультурном и правовом пространстве, а в коридорах бюрократии. В то же время действия и стиль мышления правящей элиты требуют наполнения новой культурой: нравственно-гуманитарной, экологической, стратегического видения системы управления, гармонизированного функционирования и развития сложнейших социальных систем в постсоветском пространстве современной России.
Наряду со сменой политических режимов происходят эволюционные изменения технологического порядка, связанные с т.н. теорией «Третьей волны», окончательно концептуализированной социологом, журналистом и политологом Э. Тоффлером. П. Гуревич подчеркивает, что Э. Тоффлер «строил свои выводы в русле новейшей американской социологии, в этом смысле он мало чем отличался от Белла или Бжезинского Державная нить этой социологии – развитие техники и ее роль в преображении социальных процессов»[1]. «Третья волна», по Тоффлеру, – лавинообразное распространение информационного общества: « Она вызвана повсеместным распространением компьютеров, турбореактивной авиации, гибких технологий. В информационном обществе складываются новые виды семьи, стили работы, жизни, новые формы политики, экономики и сознания... Символы «Третьей волны»-целостность, индивидуальность и чистая, человеческая технология. Ведущую роль в таком обществе приобретают сфера услуг, наука и образование. Корпорации должны уступить место университетам, а бизнесмены – ученым…»[2].
Обсуждение методологических предпосылок социальной теории выдвигается на первый план в момент глубоких социальных изменений, а следовательно, и кризисов социальных систематизаций. Эффективная концепция развития должна опираться на теорию социальной дифференциации, в которой выявлены ее носители, способы их интеграции, тенденции развития и формы их сознания. Теория социально-классовой структуры выступает в качестве ядра социальной науки, и именно здесь находится «стык» философии и социологии, политэкономии, истории и политологии. Политизация общества предполагает осознанную ориентацию интересов больших групп населения на практические действия. Опыт развитых стран показывает, что в них шли цикличные процессы смены приоритетов по отношению к результатам социальной дифференциации и по профессиональному, и по социально-классовому признакам. Можно упомянуть как о «революции белых воротничков» в развитых индустриальных странах Запада, так и о создании «техноструктур» и т.н. «среднего класса» в Южной Корее и Тайване.
Во всяком случае, назрела необходимость в теоретических разработках, касающихся перспектив, форм и методов развития «среднего класса» в России. Для его исследования нужны надежные инструменты, прежде всего разработки в сфере методологических проблем анализа этого социального феномена. Можно ли говорить о том, какая парадигма является наиболее важной для понимания этого социального феномена: теория социально-классовой структуры или же теория социальной стратификации?
Считается, что наиболее точное определение среднего класса дал Макс Вебер. Согласно его представлениям об этом элементе социальной структуры, средний класс –
это промежуточное звено между привилегированным и обездоленным классами – социальная группа мелких собственников и тех наемных работников, кто продавал на рынке труда свои навыки и умения, – крестьян, ремесленников, чиновников, лиц свободных профессий, рабочую аристократию. Таким образом, по логике Вебера к среднему классу относились как те, кто владел небольшой собственностью, так и те, кто не имел собственности, но имел высокую квалификацию [3, с. 154]. Критерии принадлежности к среднему классу весьма разнообразны даже по отношению к средствам производства: от доходов с капитала до зарплаты наемного рабочего. Средний класс неоднороден, он делится на низший, средний и высший слои.
Современные российские исследователи придерживаются двух различных концепций. Согласно первой из них средний класс в России отсутствует. Во второй отмечается аморфность его существования, незавершенность формирования, его неустойчивый характер как социальной страты. Ещё одна часть ученых отождествляет средний класс со средними слоями: что-то типа совокупности лиц с доходами от прожиточного минимума до небольшой группы олигархов (человек 500). Чудовищные
ножницы!
Базовые функции среднего класса – это функция стабилизации и функция содействия прогрессу. В научных кругах идут дискуссии по поводу этого понятия: «Претерпев многократные интерпретации, сегодня оно достаточно размыто, и вряд ли можно ожидать, что в будущем приобретет точную и однозначную трактовку. Нельзя отрицать ярко выраженную эмоциональную окрашенность представлений о «среднем классе». Содержательные признаки среднего класса (его ценности, установки, мотивы и стереотипы поведения) приобретают исключительно позитивный и прогрессивный характер, транслируемый посредством СМИ. Все это дает основания полагать, что «средний класс» ‒ позитивно маркированная идеологема» [5, с. 112].
Почему идеологемма среднего класса оказалась востребованной в современной России? «Идеологизированный образ западного среднего класса стал одной из основ идеологии российских либеральных реформ» [5, с. 112]. Российскому обществу был предложен вариант вселенской борьбы за доход, престиж профессии и уровень образования – все, как на Западе. На основе этих общих признаков и поныне формируется мораль, общая идеология, образ жизни и поведение.
Какую роль играют «вторичные» факторы классообразования?
Ответ на этот вопрос позволяет проставить ряд социологических проблем. Среди них наибольшую важность представляет социологический анализ образования и культуры в формировании «среднего класса». Например, какую роль в формировании «среднего класса» может играть современная социокультурная ситуация в России? Мы должны четко уяснить факторы воспроизводства и усвоение культурных образцов, норм и ценностей в процессе образования, определить место социологии науки как части социологии культуры в формировании «среднего класса» и мотивацию его социальной ответственности.
В формировании «среднего класса» огромное значение играют культурная политика и проблемы управления культурой и образованием. Об этом говорит, по крайней мере, наглядный и показательный опыт таких стран, как Южная Корея, Япония или Тайвань. Южнокорейские генералы еще в 60-е годы поставили себе целью создание мощного «среднего класса» за счет реформирования университетов и системы образования и сформулировали задачи государства в осуществлении культурной и социокультурной политики в формировании социально-ответственных субъектов. Феномен Южной Кореи заключается в том, что, на глазах одного поколения беднейшая страна мира, находящаяся где-то на уровне Папуа-Новой Гвинеи, превратилась в мощнейшую индустриальную державу. Интересна форма ее классообразования, т.к. Корея – это страна победивших олигархов. Корейские странообразующие гигантские компании, экспортирующие свою продукцию во все страны мира, «чеболи», являются семейными предприятиями. Их президенты – сыновья назначенных 40 лет назад диктатором Пак Чжон Хи: «Правительство когда-то назначило главных промышленников, которые до сих пор передают компании сыновьям по наследству» [1, с. 16]. Роль чеболь распространилась далеко за пределы «страны утренней свежести», и уже сегодня эти финансово-промышленные конгломераты существенно влияют на мировое производство, технологию и торговлю. По своей структуре чеболь напоминают японские дзайбацу. Возникновение первых чеболь относится ещё к периоду японского колониального господства в Корее. Большинство из них имеет семейно-клановый характер, они построены, главным образом, по вертикали, объединяя компании, действующие в разных отраслях промышленности.
Тайвань проводил свою модернизацию на основе китайских культурных традиций и плановой экономики. Технологический прорыв осуществлялся не в безвоздушном пространстве, а в определенной социокультурной среде, которая формировала как специфический типа руководителя, так и уникального исполнителя. В основе «экономического чуда» Тайваня лежат китайские культурные традиции, в особенности такая важная доминанта, как конфуцианство. Один из крупнейших исследователей истории Тайваня Вэй Воу называет экономическую модель этой страны «конфуцианским капитализмом». Южную Корею, Гонконг, Сингапур и Японию относят к регионам, имеющим однотипную экономическую структуру. В отличие от них специфику развития Вьетнама и Китайской Народной Республики проф. Вэй Воу именует «конфуцианским социализмом». Отличительные особенности конфуцианского капитализма следующие – наряду со свободной рыночной экономикой, частной собственностью и непрерывным увеличением количества частных предприятий, экономическое развитие находится под полным контролем государства. Но в этих обеих формах ключевым моментом выступает как мораль, так и образование.
Т.М. Малева указывает на ряд обстоятельств, характеризующих средний класс как идеологическую категорию. В России средний класс обозначает скорее «высший средний» слой, а не срединное положение в социальной структуре. Его образ – идеализирован и характеризует ожидания социально и экономически активных групп общества, уровень и стиль жизни которых приближен к стандартам западного аналога. В результате получается, что «все эти элементы долженствования, идеализации в описании установок населения и заимствования образов из чужих социальных сред в описании жизненных стандартов определяют средний класс как весьма сложную мифологему, связанную с перенесением на российскую реальность внешних ценностно нагруженных образов своего потенциального будущего, определяемого через подсмотренное чужое настоящее» [4, с. 17].
Соответственно появление обновленного среднего класса является свидетельством их успеха, тем самым оправдывая их проведение в общественном сознании. Задача формирования российского среднего класса была объявлена приоритетной Комитетом по экономической реформе Правительства РФ в 1998 г., «однако финансовый кризис того же года внес свои коррективы в положение тех групп населения, которые могли бы быть отнесены к среднему классу» [5, с. 112–113].
В памяти народа сохраняется память о том, чем закончился его порыв конца 80-х-начала 90-х годов к переменам. Те люди, которые выходили на митинги в начале 90-х – были представителями среднего класса, сложившегося при социализме: интеллигенция, служащие, «второй эшелон» власти. Общественное настроение изменялось не в связи с материальными потерями, а в связи с обманом. Для русского духовно-нравственные ценности более важны, чем материальные. Общество в целом и интеллигенция в частности испытывает глубокий психологический дискомфорт. Агентство Transparensy International отвела нам 147 место из 170 – уровень Кот д Ивуар, Танзании и Зимбабве. Российский средний класс формируется сейчас как деревце в неблагоприятных условиях тундры – болезненным и деформированным, но, тем не менее, удивительно живучим. Вывести его из состояния угнетённости может не только и не столько политическая воля высшего государственного руководства, сколько существенное изменение системы социальных ценностей в масштабах государства, что немыслимо без нравственной, экономической и аксиологической санации общества, искоренения лжи, коррупции, непорядочности в сфере управления.
[1] П. Гуревич. А волны истории плещут // Тоффлер Э. Третья волна: пер. с англ. / Э. Тоффлер. – М.: ООО «Изд-во АСТ», 2004. – 781, [2] c. 5.
[2] Там же. с. 5.
Рецензенты:
Кочетов А.Н., д.и.н., профессор, профессор кафедры экономической социологии Саратовского социально-экономического института (филиала) ФГБОУ ВПО «Российский экономический университет имени Г.В. Плеханова», г. Саратов;
Тарасов И.Н., д.полит.н., профессор, зав. кафедрой философии и политологии Саратовского социально-экономического института (филиала) ФГБОУ ВПО «Российский экономический университет имени Г.В. Плеханова», г. Саратов.
Работа поступила в редакцию 25.09.2012.