Русский модернизм, в первую очередь символизм, в своём развитии и становлении опирался на традиции русской классики предшествующих эпох, о чём в своё время весьма верно выразился А. Белый: «Новизна современного искусства лишь в подавляющем количестве всего прошлого, разом всплывающего перед нами…» [4, 143].
Символист Бальмонт стоял у истоков Серебряного века. С его творчеством современники справедливо cвязывали своеобразный «культурный взрыв» в русской поэзии. Его творчество впитало и объединило многообразные традиции отечественной и мировой литературы, о чём достаточно глубоко и обширно повествуют материалы литературоведов, критиков, диссертационных исследований. Однако «усадебная лирика» – феномен, уникальный материал, осмысление процессов и явлений окружающей действительности – находится в области «молчания» исследований творчества Бальмонта, унаследовавшего художественные открытия Фета, которые обрели значение определённой литературной традиции, которая нашла своё отражение в творчестве поэтов Серебряного века и особенно в лирике символиста Бальмонта. Почему в большей мере именно в лирике Бальмонта? «Люблю больше всех Фета», – писал Бальмонт в статье «О поэзии Фета». Но главным образом Фет был интересен ему как великий художник. Бальмонт откровенно признаётся в том, насколько авторитетным был для него Фет, называет его «истинным учителем в поэзии», подчёркивает: «Фет – мой крёстный отец в поэзии» и особо выделяет: «моими лучшими учителями в поэзии были – усадьба, сад, лес, ручьи, болотные озерки, шелест листвы, бабочки, птицы и зори». То есть те объекты, которые в своё время вдохновляли Фета на лучшие стихи, то, что нашло яркое отражение в «усадебной лирике» А.А. Фета – вершине «усадебной поэзии» – главный признак которой – «заразительность» (Л. Толстой). В стихотворении «Фет» Бальмонт не только воcсоздаёт творческую манеру любимого поэта, но и отмечает традиционные фетовские образы: «Никто так не воспринял красоту/Усадьбы старой, сада и балкона, / Вершин древесных вкрадчивого звона,/Явленье звёзд в горенье на лету». Та фетовская нежность, которая тесно связана с ощущением домашнего уюта, тепла и любви, красотой усадьбы, дома, где родился и вырос, являющаяся доминантой «усадебной лирики» Фета, нашла своё отражение в поэтическом творчестве Бальмонта, – о чём он, самый знаменитый поэт-символист России начала века, откровенно и ясно повествует в очерке «Воробьёныш»: «Моя первая любовь – деревня, усадьба, где я родился и вырос. Моя первая любовь – насыщенное Солнцем весеннее утро, и я сам, лет четырех, сидящий на родном балконе и любующийся душистыми большими кустами лиловой и белой сирени, вкруг которых вьются безмолвные бабочки, желтые, белые и красноватые, и реют и мелькают с непрерывным звоном пчелы, такие мохнатые и добрые». И c каким-то утончённым, женственным умилением передаёт Бальмонт свои детские впечатления: «Мои первые шаги, вы были шагами по садовым дорожкам среди бесчисленных цветущих трав, кустов и деревьев. <…> Мои первые шаги в мире поэтическом <…> были шагами среди цветов и песнопений, в отъединении ненарушимом. Я начал писать стихи в возрасте десяти лет. В яркий солнечный день. <…> Это было в родной моей усадьбе Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии, в лесном уголке, который до последних дней жизни буду вспоминать, как райское, ничем не нарушенное радование жизнью. Она (мать) ввела меня в мир музыки, словесности, истории, языкознания. Она первая научила меня постигать красоту женской души, а этой красотою, полагаю, насыщено всё мое литературное творчество. <…> Не сделавшись сам охотником <…> с ним (отцом) в самом начальном детстве, я глубоко проник в красоту лесов, полей, болот и лесных рек, которых так много в моих родных местах» [3].
Приведение столь длинной цитаты можно оправдать лишь тем, что она даёт возможность глубоко понять, насколько для Бальмонта был актуален поэтический дар Фета, автора «усадебных стихов»: Бальмонт, подобно Фету, впитал усадебную культуру с детства и всё то, что способствовало рождению великого поэта. Само описание Бальмонтом усадьбы являет собой сущность «усадебного» хронотопа, с характерным для этого места времяпрепровождением в состоянии счастливой безмятежности. Уже здесь присутствуют признаки будущего «усадебного» текста: «Я с детства слушал шорох леса. // Мой первый миг – лесной цветок» (Бальмонт. «Лесной цветок», 1914 г.). И «первая любовь» как «насыщенное Солнцем весеннее утро», и опыт детства, впитавшего дух благоуханных дворянских «вишнёвых» садов и провинциальных усадебных аллей, многократно будут воспеты Бальмонтом в «усадебной лирике» и по-фетовски наделены проникновенным мягким лиризмом, подобным тому, который так ясно ощутим в стихотворении Бальмонта «Прости»: «Я с детства был всегда среди цветов душистых, / Впервые вышел я на утренний балкон // Была акация в расцветах золотистых, / От пчёл и от шмелей стоял весёлый звон // Сирень лазурная светила мне направо, // Сирени белой мне сиял налево куст. // Как хороши цветы!».
В начале ХХ века в научный обиход были введены многочисленные труды, освещающие проблему рецепции Фета в лирике поэтов-символистов, в том числе и Бальмонта [1]. Однако за пределами фундаментальных исследований осталась проблема влияния Фета на «усадебную лирику» Бальмонта. «Влияние Фета на меня и на дальнейшую русскую поэзию? Я не очень ценю этот историко-литературный термин, когда речь идет об истинном художнике, владеющем собственными достоинствами. Державин и Жуковский не влияли на Пушкина, <…> а пробудили в Пушкине Пушкина», – это высказывание самого Бальмонта, и здесь вполне возможно его перефразировать: «Фет пробудил в Бальмонте Бальмонта».
Таким образом, мы пришли к выводу о необходимости исследования поставленной проблемы[2]. Литература всегда впереди общества и её ценностный приоритет – воспитательный, что органически присуще цели нашего исследования: обратить внимание на интересность «усадебной» поэзии Бальмонта («усадебная поэзия» – это не только замечательные стихи, но и нити, к истокам нашей истории, культуры, духовности), из чего возникает задача – рассмотреть феномен «усадебной лирики» в органической взаимосвязи с традициями предшественников, в частности с художественными исканиями Фета. В центре научного внимания «усадебная лирика» Бальмонта в свете следования традициям Фета, выявление межтекcтуальных связей лирики Фета и Бальмонта на разных уровнях поэтического текста.
Усвоив открытия предшествующих литературных традиций, пленённый поэтическим опытом Фета, Бальмонт выработал уникальную синтетическую эстетику, в основании которой, как и в основании всякого подлинного искусства, лежит момент безотчётного, интуитивного творчества. Восприятие природы как «живой слитности» генетически восходит к первым впечатлениям деревенского, усадебного детства поэта. Подтверждение своим интуициям Бальмонт находил в «усадебной поэзии» Фета. В системе их эстетических и этических ценностей «цельность» – идеал, заданный человеку природой. Переклички Бальмонта со старшим поэтом Фетом ощутимы и там, где речь идёт о способности уловить и запечатлеть настроения природы, красоту усадебного пейзажа, и там, где уместен ответ на вопрос о том, что сближает поэтов разных эпох. Это система устойчивых мировоззренческих установок, воплощение в усадьбе связи поколений, совокупность лирических стихотворений с «устойчивой поэтической образностью» (усадебный дом, сад, аллеи, беседка и т.д.). Роднит интересных поэтов Золотого и Серебряного веков русской поэзии тончайшее чутьё к Красоте. Всё творчество Бальмонта и по-фетовски, и по-бальмонтовски, благодаря художественным новациям, озарено Красотой. Для Фета главное в поэзии – живое чувство Красоты. Красоты природы. Женской Красоты. Красоты как единственной цели искусства вообще, духовной и душевной Красоты человека. Красота есть эстетическое наслаждение (Фет. «Цветы», 1858 г.). У символистов искание Красоты – инструмент самопознания. Бальмонту Красота видится и целью, и смыслом, и пафосом его жизни. Красота, царящая всюду. Даже «иступлённая любовь» Бальмонта к поэзии вылилась в Красоту, красоту его стиха. Красота и мечта – основа для Бальмонта. Поэта-импрессиониста привлекает не столько самый предмет изображения, сколько его, поэта, ощущение данного предмета: «Красуются колосья наливные, / Взамен цветов везде плоды земные. // Отраден вид тяжелого снопа, / А в небе журавлей летит толпа // И криком шлет «прости» в места родные» (Бальмонт. «Август», 1894 г.). По словам самого Бальмонта, «достаточно мгновенного толчка сознания, вызванного мимолётным впечатлением – и непосредственно стихийно рождается образ» [1, 45].
Особенно сильное влияние на Бальмонта оказала та струя «усадебных» стихотворений Фета, которая сделала его предшественником импрессионизма в русской поэзии. Фетовскую «поэтику впечатлений» – впечатления от природы во всей полноте ощущений (зрительных, слуховых, обонятельных) – Бальмонт превратил в самостоятельный стиль лирического импрессионизма. Неуловимые движения души, переполненные счастливым усадебным детством, радужными воспоминаниями о нём, попытка передать словами тончайшие ощущения, чувства и даже предчувствия – эта импрессионистическая фетовская линия во всей полноте выражена в стихотворении Бальмонта «Родное»: «Аллеи рек. Зеркальности озёр. / Хрустальный ключ. Безгласные затоны. // Живая сказка, страшный тёмный бор. / Его вершин немолкнущие звоны». // Воздушность ив. Цветы родных полей. // Апрельский сон с его улыбкой маю. // Я целый мир прошёл в мельканьи дней, / Но лучше вас я ничего не знаю».
Унаследованное от Фета чувство Красоты и Гармонии мира, Красоты как высшего совершенства породило в бальмонтовской поэзии оcобого рода эстетизм. Там же истоки импрессионизма, доведенные Бальмонтом до характерных свойств стиля, обогащённые стремлением преодолеть обычную логику логикой символистской.
Традиционно основными зонами усадебного пространства принято считать сад и парк. Образ сада в «усадебной лирике» – одна из ярких мифологем. Сад в лирике Фета выступает в качестве места свиданий, сакрального места (Фет. «Вечерний сад», 1842 г.), места воспоминаний (Фет. «Сияла ночь. Луной был полон сад», 1877 г.), служит фоном для передачи душевного состояния (Фет. «Люди спят; мой друг, пойдём в тенистый сад», 1853 г.). Во многих усадебных стихах мифологическое время созвучно биографическому, характеризующему этапы детства, юности, зрелости лирического героя, а также – времени историческому, отражающему смену укладов жизни. И эта линия нашла продолжение в «усадебной лирике» Бальмонта. Сад в понимании Бальмонта – это тоже сад детства, давший уют, гармонию, красоту, ни с чем не сравнимое счастье: «счастлив тот, кто в детстве видел сад» (Бальмонт. «Сад»). Сад – это «целый мир»: сад как гармония природы, олицетворение свободы, цепь воcпоминаний, олицетворение души (Бальмонт. «Хоровод», «Светлая ночь», «Бабочка», «Мать», «Москва», «Часы», «В моём саду»). Образ усадебного сада в творчестве Бальмонта, как и в лирике его предшественника Фета, является отражением не только усадебного пространства, но символическим переосмыслением исторической судьбы России. Важную роль в пространстве сада играет пространство аллеи как место перехода из одного состояния в другое, как непременная составляющая парка: аллея парадная, главная, центральная; липовая аллея, светлая песчаная, дерновая аллея, представляющая собой и тропинку, и продолжение растительной части сада. В «усадебной поэзии» местом действия часто избирается аллея или сад, но воссоздают усадебную атмосферу и «естественные» ландшафты: лес, поле, овраг и водоем, а также деревня, поэтому лирический герой Бальмонта замечает и «прохладную глушь деревенского сада», и громаду «застывшего бора», и «луга», и «склон косогора», и как «над зябкой рекою дымится прохлада» (Бальмонт. «Безглагольность», 1900 г.).
Любовные свидания, горячие признания в любви – обязательный атрибут «усадебного» текста. Стихи о любви Бальмонта вполне соотносимы с его же словами: «Мера поэта – безмерность. Его мысль – безумие». Его героиней непременно является «способная сильно и самоотверженно любить девушка» (В. Щукин). Бальмонт сознательно, по-фетовски (Фет. «Какое счастье: и ночь и мы одни!», 1854 г.) окрашивает загадочный образ возлюбленной лирико-романтической тональностью: «Я хотел бы тебя заласкать вдохновеньем, / Чтоб мои над тобой трепетали мечты, / Как стремится ручей мелодическим пением / Заласкать наклонившихся лилий цветы» (Бальмонт. «Опять», 1899 г.). Традиционна также ситуация юношеской любви, жажда свидания, когда сам идиллически-элегический тон стихотворения Бальмонта переходит в мелодраматизм: «Люблю тебя капризною мечтой, / Люблю тебя всей силою души, / Люблю тебя всей кровью молодой!». Перекличка с Фетом здесь вполне ощутима: «Чище, сильней и живей мы не умеем любить!» (Фет. «Не отходи от меня», 1842 г.).
Красоту и гармонию природы, усадебного существования у Бальмонта, как и у Фета, призвана оттенить музыка. Стихотворение Бальмонта «Шорохи» (1910 г.) – это яркий образец звуковой картины загадочной жизни ночной природы. Необыкновенная музыкальность, наполняющая стихи самого «певучего» поэта эпохи, способствовала тому, что Танеев и Рахманинов, Прокофьев и Стравинский, Глиэр и Мясковский создали романсы на слова Бальмонта. «Поющий» мир в «усадебных» стихах Бальмонта предстает перед читателем как обозначение сущностного свойства предметов, являющееся метафорой гармонии либо созвучности души поэта с миром природы. Как символ Красоты мира, глубокой тайны рождения музыки в душе и любви «в сердцах» предстаёт перед читателем «золотая рыбка». В стихотворении налицо все составляющие «усадебного» текста: и «лёгкие качели», и «сад», где «в сладостном бреду пела, пела скрипка», и в том саду «пруд» (Бальмонт. «Золотая рыбка», 1903 г.). Вечной Красотой рождены воспетые Бальмонтом и «аккорд певучий», и «созвучия». Бальмонт обладал особым «музыкальным» мировидением. В его «усадебных» стихах «поёт» всё: природные стихии, растения, насекомые, неодушевленные предметы: «Люби!» – поют шуршащие берёзы, / Когда на них серёжки расцвели. // «Люби!» – поёт сирень в цветной пыли. / «Люби! Люби!» – поют, пылая, розы (Бальмонт. «Люби», 1917 г.). Импрессионистическое стихотворение Бальмонта «Песня без слов» (1894 г.) сюжетно восходит к фетовскому «Шёпот, робкое дыханье», 1850 г. (в их основе – любовное свидание), но по музыкальности поэтического языка, мелодическому звучанию оно превосходит предшественника: «Ландыши, лютики. Ласки любовные. // Ласточки лепет. Лобзанье лучей, // Лес зеленеющий, // Светлый свободно журчащий ручей».
Усадьба для Фета, традиционно для Бальмонта – это не просто местоположение, главное – это родной дом, где царит нежность, уют, тепло, счастье и любовь, покой и тишина. (Фет: «Свершилось! Дом укрыл меня от непогод...» Послание «Тургеневу», 1864 г.). Для Бальмонта «отчий дом» – «несравненный», «родной» (Бальмонт. «Просветы», 1922 г.). Это не только мир, увиденный из окна усадебного дома, это центр мироздания, точка зрения, взгляд на мир. «Деревня родная», «ветка сирени», «соловей голосистый» ассоциируется в грёзах Бальмонта с «бездонным», «безбрежным» раем, что «в детстве с мечтой обвенчал» (Бальмонт. «Возвращение», 1902 г.; «Берёза», 1905 г.).
«Родимый дом! Тоска острее стали…», – из самого сердца вырываются слова лирического героя стихотворения Бальмонта «Русский язык». Сознание поэта характеризуется внутренней двойственностью. С одной стороны, оно идиллично («В саду осеннем красный грозд рябины, //Соха и серп с звенящею косой»; «Летит рысак конём крылатой сказки»), с другой («Тоска острее стали»), – элегично: ощущается отчуждённость, отрешённость от «мировой гармонии», за которой скрывается утраченный патриархальный лад. И здесь элегичеcкую тональноcть бальмонтовcкого повеcтвования определяют фетовское «отсутствие чувства физического времени», осознание ценности мига.
Поэтика воспоминаний, ретроспективность повествования, противопоставление идиллии родного дома и реальности способствуют сакрализации усадебного времени: «Вся моя радость – к обветренным склонам / Горько прильнуть, вспоминая и чая. / Если б проснуться в лесу мне зеленом, / Там, где кукует кукушка родная! (Бальмонт. «Дюнные сосны», 1926 г.). Подобно Фету (Фет. «И.С. Тургеневу»), Бальмонт перечисляет все преимущества усадебного бытия, проводя через ряд стихотворений противопоставление России (усадебной, помещичье-сельской) и Европы. Олицетворение России у Бальмонта, как и у Фета, – берёза.
В стихотворении Бальмонта «Ночной дождь» лирическому герою парижский дождь не только напомнил детство, но и растопил, развеял тяжёлое душевное состояние. Лирическое «я», слившись с авторским «я» изначально тоскующего поэта-эмигранта, звучит по-иному: «Я вспоминал. Младенческие годы. // Деревья, где родился я и рос. // Мой старый сад. Речонки малой воды, / В огнях цветов береговой откос».
Мотив воспоминания (один из ключевых жанровых признаков усадебной элегии), в значительной степени определивший характер поэтической традиции Фета, ставший самостоятельной темой, достаточно частотен в лирике Бальмонта. Развитие этой концепции весьма ощутимо в следующих стихотворениях Бальмонта: «Не буди воспоминаний, Не волнуй меня…», «Полоса света», «Резигнация», «Лесной пожар», «Воспоминание» и др.
В стихотворении Бальмонта «Маргаритки» (1894) с целью создания атмосферы медитации и самоанализа автор погружает элегического героя в сладостные воспоминания о былом: «Я вспоминал, как в дни моей весны / Я пил Мечты божественный напиток». Мотив получает традиционную интерпретацию: противопоставление «тогда и теперь». Два временных плана (композиционная особенность элегии): утраченное прошлое («Тогда любил я чистую мечту…») и настоящее («Я посвятил теперь свой стих больной…») совмещены, между ними – непреодолимая граница («Промчались годы…»). И если в этом стихотворении образ маргариток символизирует «земную красоту», лирический герой при воспоминании «любит и проклинает» её, то в более позднем (Бальмонт. «Я когда-то был сыном Земли...», 1898 г.) – он отказывается от земной Красоты ради «бесконечности немых голосов», в результате чего воспоминание о Красоте предстаёт уже не идейно-эстетической ценностью, а пребыванием «в цепях заблуждений людских».
Как напоминание о прошлом в стихотворении Бальмонта «Картинка» присутствует образ «толпы воспоминаний», который символизирует творческую фантазию, мечты.
Образы весёлых ласточек (Бальмонт «Ласточки») выражают оценку приятия: в воспоминаниях видеть и ощущать радость. (У Фета несколько одноимённых стихотворений). Сложный комплекс противоречивых эмоций выражен в стихотворении Бальмонта «Лесной пожар» (1904 г.): «Зачем так памятно, немою пеленою, / Виденья юности, вы встали предо мною? / Уйдите. Мне нельзя вернуться к чистоте, / И я уже не тот, и вы уже не те. // Вы только призраки, вы горькие упрёки <…> // Всё помню... Старый сад... Цветы... Чуть дышат ветки <…> Слова, поющие в душе лишь в те года». В стихотворении предпочтение отдаётся неотъемлемой составляющей усадьбы – саду. Основные образы этих стихотворений восходят к поэтической традиции Фета.
Оригинально стихотворение Бальмонта «В столице». Воспоминания лирического героя искренни, поэтическая топика насыщена непосредственными переживаниями: «Свежий запах душистого сена мне напомнил далёкие дни, / Невозвратного светлого детства предо мной загорелись огни». Центральным является образ запущенного сада, олицетворяющего (традиционно) упадок дворянской усадебной культуры. Отсюда трагический мотив – характерная особенность многих «усадебных» стихотворений Бальмонта, как и позднего Фета.
В «усадебной лирике» Бальмонта отдельные садово-парковые реалии наполняются не только глубоко личными ассоциациями («стыдливые свиданья», «огонь любви»), теми жизненными ценностями, которые определяют смысл бытия владельцев усадеб, но и историческими (отрыв от родного дома, утрата корней). Бальмонт, как и Фет, дописывает судьбы усадеб разного типа: и как прелестного уголка, и как хранительницы памяти о прошлом, подвергающемся забвению.
Рецензенты:Дюжикова Е.А., д.фил.н., профессор кафедры английской филологии, АНОО ВО «Одинцовский гуманитарный университет», г. Одинцово;
Неженец Н.И., д.фил.н., профессор, заведующий кафедрой литературы, Московский государственный институт культуры Министерства культуры РФ, г. Химки.
Работа поступила в редакцию 18.03.2015.
[1] Флоренский (статья о книге стихов А. Белого «Золото в лазури», 1904 г.). А. Белый отметил значительное влияние Фета на поэзию символизма (рецензия на книгу стихов Блока «Нечаянная радость», 1907 г.). П.А. Эллис в работе «Русские символисты» (1910 г.) сопоставляет «Ласточки» Фета и «Ласточки» Бальмонта. Б.М. Эйхенбаум отмечает поэзию Фета как образец для Бальмонта. И.С. Жемчужный и Е.Д. Маркина в статьях утверждают влияние Фета на лирику Бальмонта. Следует назвать Д.Е. Максимова, К.В. Мочульского, Д.Д. Благого, Л.А. Озерова, В.Н. Орлова как авторов фундаментальных трудов. В работах Е.В. Ермиловой, Л.А. Колобаевой Ф.Ф. Фет назван предшественником русского символизма.
[2] Теоретическая и методологическая база исследуемой в статье проблемы основывается на работах Ю. Лотмана, М. Бахтина, В. Щукина, Д. Лихачёва, В. Жирмунского, B. Баевского, Б. Соловьёва и др.
Библиографическая ссылка
Жаворонкова Т.Ф. ТРАДИЦИИ ФЕТА В «УСАДЕБНОЙ» ЛИРИКЕ БАЛЬМОНТА // Фундаментальные исследования. – 2015. – № 2-9. – С. 2019-2023;URL: https://fundamental-research.ru/ru/article/view?id=37353 (дата обращения: 20.04.2024).