Вторичная номинация, при которой создание новых наименований основывается на уже существующих в языке единицах, – широко распространенное явление во всех рассматриваемых языках. Названия растений как продукты вторичной номинации рассматривались в трудах В.А. Меркуловой (1967), В.Б. Колосовой (2010), Ю.А. Каминской (2002), Н.Б. Бургановой (1976), Г.Г. Саберовой (1996), Т.Х. Хайрутдиновой (2004), Е.А. Булах (2001), R. Arveiller (1978), J. Feller (1981), P. Garnier (1987), J. Seguy (1953) и др.
Лексика природы, частью которой являются народные названия растений, «характеризуется значительной пестротой, неупорядоченностью моделей как в словообразовательном, так и в ономасиологическом отношении» [2; 67].
Под ономасиологическими моделями, вслед за Н.Д. Голевым, мы понимаем частотно воспроизводимые в языке конструкции, «служащие ориентиром при создании других наименований однородных предметов» [там же].
В народной фитонимике разноструктурных языков, ставшей объектом нашего исследования, проблема классификации ономасиологических моделей осложняется их многообразием. Ботанической номенклатуре как никакому другому лексико-семантическому классу слов присуще явление гетерономинативности, когда один и тот же объект действительности получает несколько наименований по нескольким различным моделям.
В современных лингвокультурных исследованиях большое значение приобретает понятие культурно-релевантного признака (см. О.И. Быкова, 2005; В.Б. Колосова, 2004; Т.И. Вендина, 2002; С.М. Толстая, 2002; А.Б. Ипполитова, 2002 и др.). Признак лежит в основе древнейшего процесса номинации, называния, присвоения объекту живой природы специфического имени. Так, например, растение «болиголов» получает свое название в силу признака, представляющего наибольшую важность для человека – способностью отравить, вызвать головную боль. Среди множества признаков, которыми можно было бы описать данное растение – цвет, форма листьев, схожесть с другим объектом живой или неживой природы и т.п., – национальная культура выбирает один, представляющийся наиболее важным.
Вместе с тем не следует забывать о том, что номинация имеет языковую основу, и ее принципы не могут быть полностью обусловлены свойствами объекта растительного мира, так как они носят внеязыковой характер. Свойства растений являются порождающей основой фитонимов, но не фиксируют их языковое воплощение. Ономасиологическая модель во многом задается узусом, языковой традицией, сложившейся в том или ином национальном языке.
В нашем исследовании мы делаем попытку выделить и описать способы формирования вторичных растительных номинаций, наиболее характерные для французского, английского и татарского языков.
1. Объективный признак растения + опорный элемент/первообразное имя.
При образовании ботанической лексики могут использоваться различные объективные признаки растений (цвет, вкус, запах, твердость, мягкость, форма цветка, листьев и корня, съедобность, ядовитость, и т.д), напрямую фиксируемые в языке номинатором. Так, мотивацию целого ряда фитонимов составляет сема определенного цвета, напр. chénopode blanc «лебеда, марь белая»; lamier blanc «яснотка белая, глухая крапива», white sweet clover «донник белый», white melandrium «дрема белая», акбаш «тысячелистник», актәтәй «ромашка».
2. Метафорически переосмысленный компонент + опорный элемент/первообразное имя; метафорическое словосочетание.
В исследуемом нами материале достаточно велико количество фитонимов, содержащих хотя бы один метафорически переосмысленный компонент. Предметы, с которыми сравниваются растения, крайне разнообразны. Это могут быть и предметы одежды: capuchon des moines (букв. «монашеский капюшон») или casque de Jupiter (букв. «шлем Юпитера») – «аконит, волчий корень», devil’s helmet «борец» (досл. «шлем дьявола»), каеш яфрак «грушанка» (букв. «листок-пояс»), башмакчәчәк «башмачок» (букв. «цветок-башмачок»); органы человека: main du diable «ятрышник» (букв. «рука дьявола»); barbe de capucin «цикорий обыкновенный» (букв. «борода капуцина»); предметы быта, обихода – corbeille d’argent «алиссум» (букв. «корзина серебра»), bâton royal «асфоделюс» (букв. «королевская трость»), чүлмәк чәчәге «куколь» (букв. «цветок горшок»), көтүче инәсе «аистник» (букв. «иголка пастуха»).
3. Зооним с поссессивным значением + опорный элемент/первообразное имя.
Особо следует остановиться на роли зоонимической лексики в этноботанической номинации. Растения могут получить название в связи со сходством с частью тела животного, напр. pied d’alouette «дельфиниум, живокость» (букв «лапка жаворонка»), pied-de-veau «клещинец» (букв «телячье копыто»), песи тәпичәсе «кошачья лапка», бүре аягы «плаун» и т.д.
Растение может «приписываться» тому или иному животному – ail de cerf «черемша» (букв. «олений чеснок»), pain de coucou «кислица обыкновенная» – (букв. «кукушкин хлеб»), каз билчәне «осот огородный», саескан җиләге «паслен», бүре борычы «купена лекарственная», чыпчык кузгалагы «щавель малый».
При номинации растений может приниматься во внимание величина животного. Присоединение слов «мерин», «конь», «верблюд», «бык», «медведь» к названиям растений заменяет прилагательное «большой, крупный». Ат кузгалагы «конский щавель» – отличается от обычного щавеля большими, крупными листьями и высоким стеблем. Для выражения уменьшительности, напротив, используется семантически ограниченная группа прилагательных, обозначающих маленьких животных (мышиный, воробьиный, муравьиный и т.д.). Например, чыпчык кузгалагы «щавелек», сыерчак кузгалагы «щавель малый», тычкан борчагы «мышиный горошек», песи тарысы «амарант, кошачье просо» и др.
4. Компонент, содержащий элемент этиологического мифа + опорный элемент/первообразное имя; компонент, содержащий элемент этиологического мифа, + метафорически переосмысленный компонент
В названии растения в свернутом виде может храниться этиологическая легенда. Во французской и английской фитонимике следует прежде всего отметить номинацию растений, связанную с библейской тематикой: cierge de Notre-Dame (букв «свеча богородицы») «коровяк, медвежье ухо», herbe de la sainte Vierge, bouquet de Notre-Dame (букв. «трава Пресвятой Девы, букет Богородицы») «горечавка», herbe de Bon Dieu (букв. «трава боженьки») «гвоздика»; palme du Christ (букв. «Христов венец») ятрышник.
Ряд фитонимов включает в себя имена святых. Так, например, herbe de saint-Georges (букв. «трава святого Георгия») «валериана лекарственная, маун»; herbe de saint-Guillaume (букв. «трава святого Гийома») «репешок обыкновенный», St. Benedict’s thistle «кникус аптечный» (букв. «бенедиктов чертополох»), St. George’s Beard (букв. «борода св. Георгия») «молодило кровельное».
Немалое количество растений получило наименование по имени того или иного мифологического персонажа. Так, напр. Jupiter’s eye (букв. «глаз Юпитера») «молодило кровельное», sabot de Vénus (букв. «башмак Венеры») «орхидея – циприпедиум», petite centaurée commune «золототысячник обыкновенный» (данное наименование происходит от имени кентавра Хирона, который воспользовался растением, чтобы исцелить рану на ноге, нанесенную Геркулесом).
В татарской фитонимике отразились фрагменты тотемистической мифологии – наделении матерями, отцами, братьями, сестрами явлений окружающего мира [1:9]: арыш анасы «мать ржи, спорынья» (как отметинка матери ржаного поля), чәчәк анасы «мать оспы».
Верования татар отразились в следующих фитонимах: пәйгамбәр сакалы, пәйгамбәр тырнагы, «календула лекарственная, ковыль, волосатик», фәрештә уты «дудник», фирештә куагы «донник».
5. Оценочный знак + опорный элемент/первообразное имя
В земледельческой практике людям необходимо было различать семена и всходы культурных растений от сорных. В результате в национальных языках регистрируются семасиологические модели – сочетания названия культурного растения с пейоративным эпитетом. Так, названия диких растений в ботанической терминологии обычно снабжаются эпитетами «полевой», «дикий», «пустой», «дикий», «ложный», которые прибавляют к названиям растений семантику «дикий, ненастоящий». Примерами могут послужить следующие фитонимы: lin sauvage «лен слабительный» (букв. «лен дикий»), rave sauvage «редька дикая», faux narcisse «нарцисс ложный», wild tomato «паслен каролинский» (букв. «дикий помидор»), кысыр тары «ежовник» (букв. «пустое просо»), карабодай гөле «бегония-рекорд» (букв. «цветок гречихи»), ач солы «овес пустой, овсюг».
Для выражения отрицательной оценки в названиях трав использовались также наименования отрицательных мифологических персонажей – злых духов, например, navet du diable «бриония, переступень» (букв. «чертова репа»), mors du diable «сивец луговой» (букв. «чертов мундштук»), шайтан таягы «чертополох, татарник» (букв. «чертова палка»), пәри кычытканы «яснотка», шайтан гөмбәсе «гриб сатанинский», аҗдаһа агачы «драконово дерево».
6. Компонент, отражающий функционально-целевой признак растения + опорный элемент/первообразное имя
Естественно, что большое количество растений получило свое название в связи с использованием их в народной медицине, знахарстве. Название может быть обусловлено желаемым результатом лечения или отражать названия тех болезней, недомоганий, которые можно, с точки зрения народной медицины, вылечить этой травой. Так, например, тысячелистник употреблялся для лечения ран, чем объясняются его французские названия herbe aux coupures (букв. «трава от порезов»), herbe au charpentier (букв. «плотницкая трава»), saigne-nez (букв. «кровь из носа»). Растения, обладающие одним и тем же свойством, могут получать одинаковые названия и нагружаться сходной символикой, а также использоваться схожим образом. Так, название herbe à la fièvre (букв. «трава от лихорадки») носят одновременно растения дудник лесной, дягиль лесной, гравилат городской, золототысячник обыкновенный.
В целом, модель «трава от…» (herbe à…, …root, … тамыры, … үләне) весьма продуктивна во всех рассматриваемых языках. Во французском языке это, напр., herbe-aux-verrues (букв. «трава от бородавок») чистотел большой, бородавник, чистуха (оранжевый сок чистотела употреблялся для прижигания бородавок), herbe aux hémorroïdes (букв. «трава от геморроя») «чистяк весенний», herbe à tous les maux (букв. «трава от всех болезней») вербена; в татарском языке – бизгәк үләне «василисник» (букв. «трава от малярии»), очык печәне «тысячелистник» (букв. «трава от недержания мочи»), чабыр үләне «богородская трава, чабрец» (букв. «трава против сыпи»); в английском языке rheumatism root «кутра коноплевая» (букв. «корень от ревматизма»), nosebleed plant «тысячелистник обыкновенный» (букв. «трава от носовых кровотечений»).
В названии растения иногда отражается название больного органа: pulmonaire «лекарственная медуница, медунка, легочница». Слово происходит от «poumon» – легкое, так как в древности растению приписывались способности лечения легочных болезней. На самом деле действительности это не соответствует, ошибочное мнение основывалось на теории «знаков», в крапинах растения знахари «узнавали» туберкулы больного человеческого легкого. Такая семасиологическая модель более характерна для татарского языка: йөрәк уты «майник, кардамин», үпкә үләне «сушеница, медуница неясная», тамак үләне «жабник полевой», талак үләне «селезеночник».
Название растения может запечатлеть те или иные свойства растения, используемые для лечения человека – потогонные, мочегонные и т.п. Так, bourrache «бурачник, (лекарственный) огуречник» восходит к арабскому «abu rache», досл «отец пота», а pissenlit одуванчик лекарственный получено путем сложения основ pisse en lit (букв. «мочись в постель»).
В отдельную группу можно выделить фитонимы, у которых в качестве определительного компонента выступает лексема officinal «аптечный, лекарственный» – véronique officinale «вероника лекарственная», mélilot officinal «донник лекарственный, донник желтый» и т.д.
У ряда лексем можно отметить стертость образа, потерю мотивированности, но в этимологическом аспекте мы видим тот или иной признак растения, запечатленный в его названии. Фитоним аsplénium officinal (Asplenium trichomanes) восходит к греческому splen «селезенка», считалось, что это растение излечивает апатию, вялость. Tussilago «мать-и-мачеха обыкновенная» имеет латинское происхождение «tussin ago» – досл. «я изгоняю кашель». Древние врачеватели предлагали больному вдыхать дым этого растения.
Проведенный анализ языкового материала позволяет сравнить частотность основных ономасиологических моделей в исследуемых языках. Общей чертой сравниваемых языков является количественное преобладание наименований растений, основанных на их объективных признаках. Метафорические трансформации одного из элементов, а также аллюзии на этиологические мифы в большей степени присущи английскому и французскому языкам. Для татарского языка более характерны фитонимы, в семантику которых включена оценочность, а также наименования, в которых отражены функционально-целевые признаки растений.
Выделенные и описанные нами ономасиологические модели не являются непротиворечивыми и исчерпывающими. Наблюдается и определенная условность при установлении принадлежности вторичных номинаций к тому или иному типу. Тем не менее установленная нами типология принципов номинации позволяет увидеть общее и отличное в членении окружающей действительности в различных лингвокультурах и вносит свой вклад в решение сложной и многогранной проблемы языковой номинации.
Рецензенты:Каюмова Д.Ф., д.ф.н., профессор кафедры контрастивной лингвистики и лингводидактики, ФГАОУВПО «Казанский (Приволжский) федеральный университет», г. Казань;
Давлетбаева Д.Н., д.ф.н., доцент кафедры контрастивной лингвистики и лингводидактики, ФГАОУВПО «Казанский (Приволжский) федеральный университет», г. Казань.